«Так вот он какой, Гоголь!» – восторгались одни зрители. «Да нет, это совершенно не Гоголь!» – не соглашались другие. Первые два дня фестиваля актуального театра «Гравитация» были наполнены Антоном Федоровым, и продолжение следует. Он – один из наиболее востребованных российских режиссеров, которого театру «Старый дом» удалось заполучить в главрежи. Так был ли Гоголь в спектакле-открытии? И что это вообще было? Таким вопросом задавались некоторые зрители, и подготовленные, и пока не очень. В нашей статье мы попытаемся поискать ответы на эти вопросы.
За всего пару десятилетий своей режиссерской жизни Федоров поставил более 30 спектаклей и поучаствовал в стольких же проектах в разных театрах и городах. Жанры спектаклей Федорова невозможно втиснуть ни в какие существующие рамки – это всегда эксперимент, парадокс и даже, в определенном смысле, провокация. Зрители на его постановки реагируют кардинально противоположно: либо встают и демонстративно уходят, либо становятся самыми преданными фанатами. Журналисты о нем много и охотно пишут, театральные критики вдоль и поперек исследуют, зрители оставляют либо гневно-ругательные, либо восторженно-хвалебные отзывы. Чего во всем этом обилии откликов и исследований нет вовсе, так это равнодушного пожимания плечами. Восклицательный знак – единственный знак препинания, используемый в реакции на творчество Федорова.
Посмотрев «Шинель», поговорив на творческой встрече после ее показа с режиссером и актерами спектакля, перекинувшись мнениями с коллегами, мы тоже решили поделиться впечатлениями и исследовать необычный феномен под названием «Антон Федоров».
Начнем с литературной основы. Для своих постановок Федоров обычно выбирает что-то эпохальное и хрестоматийное («Ревизор», «Собачье сердце», «Дон Кихот», «Мадам Бовари», «Котлован», «Утиная охота» и т. д.). И вот здесь начинается первый парадокс: ничего хрестоматийного и привычного в этих постановках не найти. Пространство первоисточника режиссер вскрывает, взрывает и препарирует, как будто выворачивает наизнанку старый тулуп и перелицовывает его на свой лад, пытаясь при этом сохранить дух литературной основы. Он будто бросает вызов всем ассоциациям и клише, «застолбившимся» в сознании читателей, слушателей, зрителей, и рассматривает знакомые шедевры под совершенно другим углом. И использует для этого совершенно неожиданные приемы, которые кого-то бесят и раздражают, потому что кому-то кажется, что над ними издеваются, кого-то – трогают и погружают в другую реальность.
Вот теперь про эту самую другую реальность, ту, что критики называют «Мирами Антона Федорова». Хрестоматийная сюжетная канва и персонажи в них плюс-минус сохраняются, но переносятся в совершенно иное, авторское пространство. Визуально оно чаще всего размещается в замкнутой сценической коробочке декораций, напоминающей табакерку и городок в ней. Эта табакерка, ограниченная стенами со всех сторон, явственна в «Котловане» – деревянная коробка с окном в окружающий мир и грунтом под ногами; в «Дон Кихоте» – комната какого-то психоневрологического диспансера (сами-то мы не видели, но отрывки из спектакля на обсуждении показала прекрасная Оксана Ефременко). В «Шинели» – это комната Акакия Акакиевича с двухэтажной кроватью и кухонной утварью, она же – кабинет главного героя, портного Петровича и чиновника.
По признанию Федорова, визуализация собственного мира в каждой постановке очень важна. Именно с его создания в воображении автора и начинается работа. Когда визуальный образ окончательно сформирован, мир начинает жить по своим законам. И как будто уже не режиссер управляет миром, а наоборот. И если в этом мире портному Петровичу, похожему на первозданный языческий дух, логично обнажить свои чресла, а Акакию Акакиевичу справлять свои физиологические потребности на глазах у зрителя, то они это сделают. А если маленькому человеку Акакию Акакиевичу логично по подсказке из вновь созданной вселенной жить и существовать на ходулях, то он ходит на ходулях. Потому что в этом мире маленький человек не такой уж и маленький, он обычный, просто излишне трагически чувствительный. И создателям спектакля его очень жалко. Даже жальче, чем Гоголю.
Сюжет спектакля разворачивается достаточно линейно. Но для Федорова персонажи и ключевые события – это только тема для вариаций, канва, на которой он вышивает собственную вязь, раскручивая, разматывая, нанизывая детали, нюансы и развешивая вопросы. Но на эти вопросы, сомнения и рефлексии не нужно искать ответы, в них нужно нырнуть, погрузиться, как в сон. Важно не понять, а ощутить, воспринять. Вы же не требуете от сновидения четкой структуры и определенности! Просто вам в нем либо классно, либо тревожно, либо еще как-нибудь.
Персонажи в этом сновидческом мире тоже существуют по своим законам. Они странные до безумия, зациклены на какой-нибудь идее, фразе, движении и разговаривают на своем птичьем языке. В этом мире слова не важны, важно словить состояние, выразить невыразимое – и это еще один фирменный прием Федорова. Речь персонажей – это непрерывное, порой невнятное бормотание, бурчание, шелест, какие-то отрывочные фразы, почти у всех персонажей «фефекты фикции». Глотая и размазывая звуки и слова, блистательные персонажи Семена Штейнберга (он играет несколько ролей) произносят возвышенные, вдохновенные и патетические речи, в которых ни слова не понятно, на радость умирающей от смеха публике. Башмачкин (потрясающий Сергей Шайдаков) подчеркнуто по-гоголевски разговаривает предлогами, наречиями и частицами, не имеющими значения. Идею такого препарирования речи в одном из своих многочисленных интервью режиссер объяснил так: «Мысль, идея – несловесны по природе».
Не всегда это понятно людям, приученным выражать свои мысли словами, но одна яркая особенность стиля Федорова тоже неизменно вызывала взрывы хохота: это смещение смысла слов и восхитительная, мастерская игра словами. «Обводной канал… доконал», «Мойка – помойка» (Башмачкин про топонимы на пути к портному), «Вы ли это?» – «Вылей это» (чиновник – уборщице с ведром)… Таких словесных перевертышей в спектакле масса, актеры воплощают их виртуозно и очень смешно.
Ну, в целом, все понятно, но что конкретно? Главное – понять, что не нужно пытаться что-то понять. Разумом, во всяком случае. Главное – почувствовать, насколько вам комфортно и интересно, насколько вы готовы все это принять, отключив голову и не задаваясь вопросом «Что все это значит?» в этом странном мире. Конечно, почва из-под ног приученного к классическому театру зрителя порой ускользает, а гравитация ослабевает. Кажется, что смотришь на хорошо знакомую историю из какого-то другого измерения, как в финале фильма «Интерстеллар». Этот гротесковый, чувственно-абсурдно-обаятельно-комичный мир определенно существует в другом театральном измерении. Федоров словно разворачивает трехмерное пространство в многомерное. Все его знакомые детали множатся, укрупняются, многократно повторяются, утрируются, разлагаются на молекулы речи, звука, жеста, изображения, на молекулы чувства. В привычном пространстве эти молекулы не видны и не осознаваемы, потому что собраны в привычную для всех органов чувств форму. В измененном же многомерном пространстве каждая молекула видна и утрирована, а весь мир пересобран по-особому, по-федоровски. Степень вашей сопричастности к этому странному миру зависит от того, наблюдаете вы его со стороны или нырнули вовнутрь.
Нам кажется, «Шинель» в спектакле Антона Федорова получилась. Пусть на особенный лад – разобранная, перелицованная и пересобранная. Несбывшаяся мечта Акакия Акакиевича! И Гоголь там определенно присутствовал. Понравился он вам таким или нет? Каждому свое…
Текст: Ольга Рахманчук
Фото предоставлены пресс-службой театра «Старый дом»