Этим летом Арсентий Ткаченко занял должность художественного руководителя и дирижера камерного оркестра Новосибирской филармонии. В интервью с «Культурой Новосибирска» он поделился своими мыслями о неожиданном предложении занять эту должность, о важности эмоциональной связи с коллективом, о своем подходе к музыке, планах по расширению репертуара и открытости к новым творческим проектам.
Назначение нового художественного руководителя и дирижера любимого новосибирцами камерного оркестра — это, конечно, событие. Было ли для вас неожиданностью приглашение на эту должность?
Безусловно. Когда я приехал для работы с оркестром в первый раз, никаких разговоров об этом не было. Я, в общем, не за работой сюда ехал. И, наверное, очень хорошо, что все произошло именно в таком режиме. Ты просто встречаешься с оркестром и происходит определенная магия взаимопонимания и взаимодействия, а потом появляется предложение.
А она произошла, эта магия?
Если бы она не произошла, вы меня здесь не видели бы. Давайте откровенно, зачем просто так куда-то поехать за работой? Когда, помимо факторов профессионализма оркестра и всех его профессиональных качеств, после репетиций, концертов тебе хочется вернуться, чтобы еще раз встретиться с этими людьми и заниматься с ними творчеством, это большое счастье!
То есть главная мотивация, подтолкнувшая вас принять предложение, была эмоциональная, а не рациональная?
Конечно! Мне кажется, это самое главное, что должно двигать настоящими музыкантами. Мы здесь для того, чтобы заниматься музыкой. Понятно, что финансовые и материальные жизненные потребности никто не отменял, но я никогда не смог бы работать с коллективом, с которым у меня нет каких-то взаимоотношений. Не мой путь, к сожалению или к счастью.
Мы присутствовали на вашей репетиции концерта к открытию сезона. Интересно было наблюдать за тем, как вы общаетесь с коллективом. Вы в постоянном диалоге: обращаетесь к музыкантам, предлагаете обсудить тот или иной музыкальный фрагмент. Это ваш стиль или так происходит «притирка» с коллективом?
Никакой притирки точно не идет. Нужно понимать, что я на концертах звуков никаких не издаю, все делают музыканты. Моя задача — их провоцировать и оказывать на них влияние. Безусловно, есть особенности, если ты работаешь с большим коллективом, где демократия меньше возможна. Все зависит от коллектива — насколько он дружен. В истории с камерным оркестром общего должно быть больше. Как вы успели заметить, они, в принципе, и без меня могут сыграть. Дирижер, в первую очередь, это организатор идей. Вот я стараюсь свои идеи организовать в оркестре. Но при этом мне важно слышать их, потому что мне нужна естественность того, что они воспроизводят.
Однажды я приехал в оркестр, чтобы дирижировать 2-й симфонией Рахманинова. В этой симфонии есть знаменитая третья часть с соло кларнета. Я понимал, что темп, который я предлагаю солисту, ему очень некомфортен. Я остановился и говорю: «Скажите, а вам удобно играть в моем темпе?» Он удивился. Видимо, никогда в жизни его об этом не спрашивали: «Вы меня спрашиваете? Да что вы, я подстроюсь под вас, я все сделаю!» А это одно из самых прекрасных соло кларнета в оркестре, о котором я знаю — длинное, красивое, и мне очень важно, чтобы в нем была естественность, отношение музыканта.
Это же не только история про демократию, в которой, в принципе, нет ничего плохого, если она управляемая и не превращается в хаос. Это история про то, что люди, которые даже находятся не на первом пульте оркестра, должны знать, что они полноправные участники процесса. Мне надо понять, удобно — неудобно, комфортно — некомфортно, почему нет — это же во благо, это же не разваливает репетицию. Бывает, конечно, что разговариваешь с оркестром, и опытные музыканты понимают: вот сейчас пойдет процесс, когда можно долго и много что-то обсуждать с дирижером, а заодно и отдохнуть. Но все равно это происходит в рамках уважения друг к другу. И потом, это же про дело, которое мы делаем и выносим на суд публики.
Кстати, расскажите, что вы выносите на суд публике?
Каждый найдет свое. Открытие сезона — это всегда большой интерес к коллективу, да и, наверное, к новому худруку. Поэтому программа выстроена идеологически так, чтобы было понятно, куда должен двигаться оркестр, как я хотел бы это видеть. Именно поэтому мы играем произведения разных эпох и разных стилей, тем самым подчеркивая, что коллектив не будет играть только одну эпоху.
Мы показываем, что с нами будут работать ведущие исполнители России. Коллектив этого достоин. Я показываю оркестру, что не будет такого: вот я пришел, и мы теперь будем играть только со звездами, а вы сидите и не играете. Если есть кому играть, почему бы не поддерживать своих музыкантов.
У нас в программе есть ныне живущие композиторы, тем самым я говорю, что мы будем играть и современную музыку. Произведение Арво Пярта «Плач Адама» — это новосибирская премьера. И мне бы хотелось играть здесь премьеры не только новосибирские, но и мировые. Мне хотелось показать свою дипломатию и открытость к сотрудничеству с другими коллективами. В музыке, в творческих целях нет преград. Мы хотим сделать большое дело для Новосибирска, Новосибирской области, да и вообще для культуры в целом. Сегодня, мне кажется, это важно. Мне бы хотелось, чтобы после концерта любовь произошла не только между мной, оркестром, потому что эта любовь уже есть, но и с нашим слушателем.
Очень приятно, что вы так тепло отзываетесь о нашем оркестре. Вы играли с огромным количеством оркестров, несмотря на ваш молодой возраст: Москва, Калуга, Воронеж, Кострома, Карелия, Кубань и другие. Есть ли какая-то отличительная особенность, стиль именно у нашего оркестра?
Самое главное, что я вижу по коллективу, это большое желание проникать вглубь музыкального текста. Несмотря на то, что в таком составе коллектив существует уже давно, их восприятие не «замылилось». Я вижу интерес и готовность искать, обсуждать. Это очень здорово. Это дает мне возможность глубже и внимательнее выстраивать какие-то вещи. Музыканты готовы тратить на это время, причем они могут об этом не говорить. Ты всегда чувствуешь, готов ли коллектив продолжить обсуждение или уже начинает поглядывать на часы и стремится поскорее уйти домой. Это тоже было одним из критериев моего согласия. Я понял, что здесь у меня будет возможность заниматься творчеством.
В чем вы видите миссию дирижера?
Мы точно не находимся в сфере развлечений. Но на самом деле с классическим искусством в этом вопросе сейчас большая беда. Когда открываешь афишу развлечений в интернете, можно увидеть различные мероприятия: шоу с дельфинами, цирк, поп-концерты. И где-то на задворках этих развлечений можно найти концерт классической музыки. Мне кажется, что классическая музыка — это не развлечение. Не хочу никого отпугивать, но она вообще создана для другого. Она, конечно, разная, но музыка действительно способна излечить душу. Кому-то нужно прийти сюда, чтобы оставить здесь свои эмоции, а кому-то – чтобы взять их. Я не считаю, что есть доступная и недоступная классическая музыка. Весь вопрос в слуховом опыте. Я это проверял неоднократно. Как всегда, все неизведанное нас немножечко отпугивает, поэтому понятно, что «Времена года» Вивальди чаще все слышат, извините, уже даже в туалетах. Вот этого я не понимаю. Но тем не менее есть популяризация Вивальди как попсового композитора для развлечений.
В звучании любой музыки, которую мы слышим в концертных залах, важную роль играют дирижер как интерпретатор и организатор идей, а также оркестр. В итоге любой концерт классической музыки разделяется для меня на два критерия: трогает или не трогает. Можно играть суперпопулярную музыку, но если она не трогает никого в зале и на сцене, то непонятно, зачем это нужно. А можно исполнять и более сложную музыку, но в ней все равно будут читаться все заложенные смыслы.
Что вас лично трогает? Что вам интереснее играть?
Все, что выбираю себе играть, то и трогает. Если говорить о моей работе дирижера симфоническим оркестром, это, конечно, романтизм, поздний романтизм и так далее. С камерным оркестром выбор гораздо меньше, но это вопрос включенности и знаний.
У меня был момент, когда я понял, что не играл никогда английскую музыку. Я погрузился, поставил пять концертов с английскими композиторами в сезоне, открыл их и для оркестрантов, и для слушателей. Когда ты в этом начинаешь разбираться, становится интересно. А если это интересно тебе, то это становится интересно музыкантам и публике. Мне мой возраст пока еще позволяет узнавать, доставать какие-то редко исполняемые и малоизвестные произведения. Большое количество композиторов с прекрасной музыкой остались в тени гениев, но это не говорит о том, что их музыка плохая.
Продолжаете ли вы работать с Владимиром Спиваковым?
Во-первых, я работаю художественным руководителем и дирижером национального филармонического оркестра России, где маэстро Спиваков является худруком. Во-вторых, я являюсь постоянным приглашенным дирижером оркестра «Виртуозы Москвы», где он тоже является худруком. Я всегда удивлялся, как у одного человека могут быть такие два разных оркестра. Их объединяет только одно — они оба хорошего качества. У меня с ним прекрасное взаимодействие. Он очень внимательно относится к моей работе в Новосибирске, без всякой ревности, наоборот — с желанием помогать. Я счастлив, что мы с ним находимся в таких теплых отношениях. Он человек большого интеллекта и большой глубины, его история — это история большого успеха. Я от него многое взял.
Расскажите, пожалуйста, насколько плотный у вас график работы?
Действительно, у меня плотный график работы. Например, с утра улетел из Новосибирска и в 14:00 часов уже репетировал вокальную программу в Москве с госоркестром. На следующий день у меня концерт. Потом я лечу в Ташкент на репетицию, далее на концерт в Новосибирске и опять в Ташкент на концерт и так далее. Я сплю в самолетах. Слава богу, что есть самолеты! Не нужно преодолевать путь на лошадях.
Да, в Москве мне хорошо, там все свое. Но и здесь я себя чувствую уютно и хорошо, в теплоте, в заботе и в творчестве. Я люблю здесь общаться, я чувствую людей, у меня уже появились приятели, с которыми мне очень приятно поговорить, провести вечер, обсудить какие-то творческие темы. После безумного ритма Москвы я иногда скучаю по Новосибирску.